Горемыкин опровергает Горбачева

…Балы, красавицы, лакеи, юнкера
И вальсы Шуберта и хруст Французской булки
Любовь, шампанское, закаты, переулки
Как упоительны в России вечера.
(Песня гр. Орел)

Символы вечной трагедии русской жизни.

Наверху — уверенность в государственном благополучии.

Внизу — ничем не прикрашенная действительность: невежество, нищета, забитость, отчаяние, произвол.

Искони так и идут эти две колеи русской жизни, от деревне до столицы, каждая сама по себе, взаимно чуждые друг другу, неустанно враждующие.

После поражения в русско-японской войне, все слои русского общества ощутили громадную отсталость страны от передовых государств Запада, где еще сохранился ряд темных сторон, неблагоприятно выделяющих его на общем фоне европейской культуры.

Господство в среде всего населения безграмотности и невежества, слабый уровень образования и знаний даже в более обеспеченных классах, полное отсутствие прочного правопорядка, полицейско-бюрократический произвол и абсолютная юридическая безграмотность.

Материальная необеспеченность большинства населения, при столь громадных размерах территории и массы природных ископаемых.

Премьер-министр России И.Л. Горемыкин предоставил материалы об удовлетворении потребностей сельского населения, составляющего свыше 100 млн. жителей.

Оказывается, что, в общем, в 50-ти губерниях России, количества хлеба, приходящегося на душу обоего пола, не достигают годовой нормы продовольствия одной души, — 20 пудов — на 3, 4 пуда, т. е. на 17% меньше нормы. И это при нормальных погодных условиях.

Повышение собираемых на душу продовольственных продуктов против средней нормы в 20 пудов наблюдается только в 8-х районах: Новороссийском, где на душу приходится 37,8, в Восточном — 25,3 и Юго-Восточном — 24,5.

Во всех остальных местностях количество собираемого на душу хлеба, наоборот, ниже нормы, и районы располагаются в таком порядке: юго-восточная группа средне-земледельческого района на 2,3 пуда менее, северо-восточный район на — 4,1, средне-приволжский — 4,2, прибалтийский — 4,6, юго-западный — 6,8, малороссийский — 6,5, северо-западный — 7,6, северо-западная группа средне земледельческого района – 8 пуд, средне-промышленный — 9.2 и северный — 10,3.

В такой же мере, если не больше, не доедает и крестьянский скот. Выше нормы — в 40 пудов на лошадь – собирается лишь в северо-восточном районе.

Если к этому добавить еще природные катаклизмы, происходящие периодически, то состояние продовольствия в стране вообще катастрофическое. К главному потребителю следует еще добавить казенные винокурни, в 1904 году, например, казенных питей было выпущено в количестве – 1.366.447 ведер по расчету на 40 град. Из технологии: из 1 кг зерна получают 0, 92 л сорокаградусной. Это не принимая в расчет частные и индивидуальные винокурни.

«Русские ведомости» в передовой статьеобъясняет положение хлебного голода:

Довольно странные явления можно наблюдать на свете. Так, например… — кто может сказать, что Россия когда либо не была богата землей?

Издревле было сказано: «земля наша велика».

А между тем, «малоземелье» — есть самая давняя историческая болячка русская и бегство народа от «утеснения» или «тесноты» за поисками разных «Белых вод», и «Белых Apaлий» и пр. характернейшая черта русской истории.

До последних времен в России и преобладало земледельческое производство. И хлеба, Россия производила такое изобилие, что очень долго Европа кормилась нашим хлебом, об американском, ост-индском и австралийском хлебе и помину еще не было, а русский хлеб -фигурировал на заграничных рынках и Россия была — житницею Европы.

Несомненно, что в России хлеба было всегда огромное количество. Да и как могло быть иначе? Десятки, а в последнее время сотня миллионов землепашцев, занятых производством хлеба, должны были неизбежно создавать огромные его количества.
А между тем, кому неизвестно, что голодовки на Руси не переводились, а, начиная с 60-х годов, голод охватывал огромные районы страны, и голодовки и хроническое недоедание землепашцев представляют характерную черту истории русской в XIX веке.

В 1868 году, всего семь лет спустя после освобождения крестьян, голодали в 28 губерниях.

В 1873 году был известный Самарский голод, когда по дорогам валялись сотни трупов погибших от голода людей.

Все восьмидесятые годы проходили с недородами и недостатком хлеба то в одном, то в другом месте Руси.

90-е годы ознаменовались небывалым еще, охватившим более двадцати пяти миллионов сельских обывателей, голодом, с его последствиями — тифозной и холерной эпидемией. В настоящее время, как видно даже из официальных известий, «продовольственная нужда», (а попросту — голод) грозит весьма большому числу русских губерний.

Земледельческое государство, с абсолютным, обилием земельных пространств, а народ стонет от малоземелья, — с огромным и исключительным производством хлеба, а народ то и дело недоедает и голодает.

Это — ли не странное явление?

Но не менее странное явление и то, что население земледельческого государства, состоящее, главным образом, из миллионов «самостоятельных хозяев землепашцев», — питается значительную часть года — покупным хлебом.

Каждую осень по съемке урожая русские хле6опашцы, чтобы справиться с лежащими на них податями, начинают «по дешевому тарифу» сбывать свой хлеб скупщикам. Это время года характеризуется обилием предложения крестьянского хлеба на внутренних рынках. Стоящий за спиною фиск и, стало быть, настоятельнейшая нужда продать хлеб, во что бы-то ни стало, с одной стороны, горячая конкуренция продавцов хлеба – с другой.

Уже этих двух обстоятельств, вполне достаточно, чтобы цена хлеба в это время падала до крайних пределов!.. И действительно, в некоторых местах крестьяне продают в это время продукты своего производства по цене в 1,5 раза ниже стоимости их производства.

Чем дешевле на рынке хлеб, тем больше надо его продать, чтобы выручить необходимую сумму денег на расходы, совершать которые так же неизбежно нужно нашему землепашцу, как неизбежно смертному умереть. Чем больше продается хлеба, тем меньше остается для собственного прокормления. И громадное большинство землепашцев продает его столько, что на прокормление круглый год не хватает. Когда же наступает время прикупать хлеб, то оказывается, что на местных рынках его мало, желающих купить — много, и цена на хлеб поднимается так, что и приступу к нему нет для землепашца с тощим карманом. Мешок ржаной муки, нормальная цена которого 2 р 76 коп., продается тогда за 5р. 50 к и по 6 р 25 к.

И вот наблюдается явление не только странное, но и полное горького трагизма: производитель и истинный хозяин хлеба – без хлеба, и считает чистый ржаной хлеб — пряником, «предметом роскоши». В меню нашего хлебопашца начинают фигурировать: мякинный хлеб, хлеб из лебедовой муки, сосновая кора, солома с крыш и т. п. «пищевые продукты».

Когда землепашцы начинают испытывать острую нужду в хлебе и голодать, это еще не означает, что в стране хлеба нет и что он весь вывезен на внешний рынок.

В это время в стране хлеба может быть очень много, но только он — или ссыпан в элеваторские закрома или находится в вагонах железных дорог, в вагонах стоящих целые месяцы без движения.

Такое странное явление, как недостаток хлеба на внутренних рынках и недоступная для землепашца цена его,на ряду с огромными хлебными залежами на наших железных дорогах наблюдается у нас уже давно, — а не только в последнее — военное время.

Такие залежи у нас – явление неизбежное не только в военное время, когда движение воинских парализует движение грузовое, но оно неизбежно и в самое обычное время.

Хлеб скуплен и сдан на железные дороги, но на этих последних он встречается с «правилами об очередях».

По этим правилам по предоставлению вагонов, под грузами 1-й категории числятся продукты спиртоводочных заводов, а также ткани ценных материй; в 2-й значатся мануфактуры для народного потребления, в следующей — строительные материалы: дерево, камень, и уже потом, в последней категории значится хлеб.

Эти правила «приковывают излишек хлеба», — и весьма значительный излишек, занимают сотни тысяч вагонов, — к железнодорожным станциям и не пускают его на внутренний рынок.

Правда, эти правила не пускают его и на внешний рынок, но в последние два – три десятилетия наш хле6 не очень-то высасывается из страны внешним рынком.

Конкуренция там хлеботорговцев американских, ост-индийских и австралийских сильно потеснила нас оттуда с нашим хлебом, в особенности, когда мы вздумали засорять наше хлебное зерно.

Задержка хлеба на железных дорогах, правилами об очередях — имеет последствием недопущение хлеба на внутренний рынок, и этим сохраняется на рынке «хорошая цена» на хлеб, выгодная для хлеботорговцев, скупивших за дешевку хлеб у хлеботорговцев, и затем перепродающих им же «за хорошую цену», а также и для землевладельцев помещиков, производящих хлеб исключительно на рынок.

И вот в результате — странное явление: при обилие хлеба в залежах на железных дорогах — смертная нужда населения в хлебе, вследствие его дороговизны на внутреннем рынке!

И это- «хруст Французской булки»…

Когда недород и засухи стали повседневной жизнью. С 1900 года не было места, района, и, года, когда крестьянина не посетило это черное «облако». И не было воли и желания научить крестьянина пользоваться агротехникой и удобрениями. О мелиорации могли только рассуждать в тиши кабинетов. Истощение земли достигло пределов. Но вот и шампанское:

Сколько пьет Петербург шампанского?…

В Петербурге шампанское льется рекой. За последний год (1910), из Франции выписано было по специальному заказу около 1.300,000 бутылок шампанского наивысших марок. Шампанское приходит в Петербург и в бочках, по 250 бутылок в каждой бочке. Кладовые для шампанского громадны. Одна фирма, например, хранит у себя постоянно 700 тыс. бутылок. Фирмы, торгующие шампанским, продают до трех с половиною миллионов шампанского собственного разлива. В общей сложности Петербург выпивает до 4 с половиной миллионов бутылок в год.

Издание «Хлебное дело», характеризуя развитие хлебного экспорта, отмечают несколько причин понижения торговли: неповоротливую бюрократию и железно-дорожную бесхозяйственность.

По словам «Хл. Д.», особенно усердно распространяются западно-европейскими коммерсантами и западно-европейской спекулятивною печатью, которыми принимаются всевозможные меры к тому, чтобы сбить на понижение цены на русский хлеб и затем воспользоваться выгодной и дешевой его покупкой, вырвав у нас возможность, укрепить расшатанное наше народное благосостояние.

Учитывая все наши внутренне экономические и финансовые недостатки,наше железнодорожное и торговое неустройство, мало осведомленность, некультурность нашей сельскохозяйственной и хлеботорговой среды,наши культурные соседи — хлебопромышленники все более и более развивают свои аппетиты на русский хлеб.

Во всем этом виновата наша бесхозяйственность, которая привела к тому, что в настоящее время Россия уже не считается житницей Европы – резюмирует «Хлеб. Д.»

В качестве развития торговли зарубежные покупатели зерна предлагают свой товар, НО таможенный сбор в России самый высокий: до 1906 года он составлял 33%, после начала реформ Столыпина, из-за увеличившего импорта сельхозмашин, его подняли до 38%.

Система нашей хлеботорговли, основанная на классических русских терминах: «авось, да небось», — не выдерживает даже самой снисходительной критики.

А, «Новое Время» в 1910 г. отмечает замечательный «курьез»:

Несмотря на хороший у нас в текущем году урожай, ввоз к нам зернового хлеба из-за границы хотя понизился в цифрах (до 5.7 миллионов. руб. против 9 мил.руб. в оба предыдущих года), но однако не прекратился.

«Русские покупают хлеб», — это действительно истинно русский курьез. Газета рекомендует и здесь бороться кнутом, т. е. таможенными ставками, — но оставим на этот раз, эту истинно-русскую меру на совести истинно-русской газеты. Перейдем к «успехам»промышленности и торговли. Здесь тоже немало курьезов.

Оказывается, что мы покупаем не только хлеб, но и рыбу, и воск, и кожи во всех видах. Угля каменного и кокса ввезено на 22,5 милл. руб. больше чем в предыдущий, — горькие истины не мешает иногда пересыпать остренько – веселым:
Оказывается, что мы получаем на 1,8 миллионов рублей(!!!) необделанного камня.

C’estlavie (се ля ви).

А это крестьянское малоземелье, и даже безземелье рядом с огромными пустующими земельными пространствами, рядом с многоземельем всяким?

А эта все еще царящая над деревней страшная темнота, безграмотность и невежество всякое, безграмотность, часто бок о бок с университетскими городами?…

А это истязание земли и своего каторжного труда, только для того чтобы иметь на столе краюху хлеба?…

А это полное равнодушие властей,при полном отсутствии государственной агрономической помощи?…

Поистине, целые годы потребовались бы, хотя бы только для самой краткой отметки всей деревенской обыденности, тяжкой крестьянской доли…

Зачем же она такая обойденная?

Зачем такая величайшая по отношению к ней несправедливость?

Моральные абсурды начинают царить над несчастной историей, когда,последняя, сделалась предметом спекуляций и орудием в руках политиков и реформаторов перестроечного цирка.

Закулисная пошлость фокусов политиков публике не видна, на арену, пред публикой они являются в более или менее приличном виде, прикрашенном бутафорией.

Но стоит раскрыть механизм или секрет фокуса, и публика делается невольной свидетельницей пошлости и того морального убожества, тех низов падения, до которых может опуститься человек.

Где точное и строгое изложение истории есть действие закономерное, — никто теоретически оспаривать не будет.

Так же неоспоримо, что нарушение, искажение и утаивание истины — есть криминал, подлежащий осуждению и соответствующей кары.

Источник