В июне 1963 года «Правда» по настоянию «Жэньминь жибао» начала публиковать полемическую переписку между Пекином и Москвой. Таким образом были оглашены стратегические политико-идеологические разногласия СССР и КНР. В Советском Союзе публикации прекратились с 1965 года.
Стороны разошлись во взглядах вскоре после ХХ съезда КПСС («Тот самый съезд»), взаимопонимания становилось все меньше с развитием хрущевского политико-идеологического курса. Ожесточенная полемика начала 60-х привела в итоге к полномасштабным военным столкновениям на общей границе в 4200 километров. СССР получил нового геополитического противника, что увеличило и без того нараставшее бремя военных расходов.
В Пекине и поныне считают, что послесталинское руководство СССР/КПСС намеренно обостряло разногласия, на что обращали внимание и американские, тайваньские, японские СМИ. Это привело к расколу мирового коммунистического и национально-освободительного движения, ускорило разложение КПСС, способствовало распаду СССР. Причем такой прогноз последствий хрущевской политики Мао Цзэдун высказал еще в 1962 году.
“ Руководство СССР идет на сближение с Западом за счет чаяний коммунистов всего мира, переписывает марксизм вкупе с историей СССР/КПСС ”
Американская пресса уже тогда призывала помогать расколу между партиями и странами, чтобы навсегда разрушить созданный Сталиным монолит государств – союзников СССР.
Дело не только в антисталинском докладе Хрущева на ХХ съезде и последовавшей борьбе с «культом». Была еще, к примеру, военно-политическая поддержка Москвой – вместе с Вашингтоном и Лондоном – Дели в его военном конфликте с Пекином (1962) вопреки советско-китайскому договору о дружбе и взаимопомощи (1950). Индия тогда потерпела поражение. Были и провокационные высказывания Хрущева о Мао Цзэдуне – за глаза, но рассчитанные на их передачу китайскому лидеру. В Пекине знали о состоявшемся еще в 1955-м в Москве обсуждении Хрущевым и канцлером ФРГ Конрадом Аденауэром «будущего пути Китая». Он, дескать, становится, «все большей проблемой для всего мира». То же самое Хрущев говорил Эйзенхауэру в ходе первого визита в США в сентябре 1959-го. За «консультациями» последовал приказ об отзыве из КНР всех советских специалистов.
В КПК вызывала непонимание, а потом и раздражение антисталинская истерия в Союзе и в просоветских соцстранах, исключая Албанию (и частично Румынию). Против плана военного вторжения СССР в Албанию в 1961–1963 годах выступил даже Тито – новый друг Хрущева на почве ненависти к Сталину. Известны и другие провокационные внутри- и внешнеполитические акции Москвы, включая надругательство над телом вождя в конце октября 1961-го, официально опротестованное Пекином.
Сам Хрущев не единожды признавался, что он встречался с Мао, как будто с самим Сталиным. Что, естественно, все более раздражало «дорогого Никиту Сергеевича».
30 марта 1963 года хрущевский ЦК направил в Центральный комитет КПК «комплексное» письмо. Послания Москвы Пекин получал с осени 1962-го и оперативно отвечал на них. ЦК КПСС отстаивал антисталинский курс: дескать, китайские товарищи не понимают его правильности. В ответах КПК приводились противоположные аргументы.
В письме же от 30 марта предлагалось без нарочитых обвинений в адрес Пекина возобновить взаимоотношения с чистого листа, приостановить полемику, урегулировать взаимные пограничные споры, увеличить торговый обмен. Хотя Москва вновь подчеркнула, что не сойдет с курса ХХ и последующих съездов КПСС. Для решения спорных вопросов, как отмечалось, целесообразен визит Мао Цзэдуна в Москву.
Приглашение было отвергнуто. В Пекине прямо говорили, почему Мао (и ряд других руководителей соцстран и компартий) не приехал на похороны Сталина. Знали и об отравлении главы Чехословакии Клемента Готвальда на этих похоронах, а затем, тоже в Москве, в канун закрытия ХХ съезда – руководителя ПНР Болеслава Берута. Их, напомним, Хрущев и его клевреты считали «непригодными» для антисталинских виражей. Берут вместе с делегатами из Китая и Албании, поддержанными представителями Венгрии, Румынии, Северной Кореи, ряда других компартий, высказывал недоумение ангажированностью и как минимум субъективностью обвинений в адрес Сталина. Что, по мнению многих зарубежных коммунистов, дискредитировало марксизм да и сам СССР.
Пресловутый доклад о «культе личности» был оглашен именно в последний день того съезда, чтобы избежать там же публичной полемики, как подчеркивал премьер-министр КНР Чжоу Эньлай. Это упомянуто в примечаниях развернутого ответа китайского ЦК от 14 июня 1963 года (под названием «Предложение о генеральной линии международного коммунистического движения»). В письме утверждалось, что руководство СССР идет на сближение с Западом за счет чаяний коммунистов всего мира, переписывает марксизм вкупе с историей СССР/КПСС. Более того, Москва стала подразделять компартии и национально-освободительные движения на своих и чужих. Подчеркивалось, что «КПСС и правительство СССР под руководством В. И. Ленина, а затем под руководством И. В. Сталина неизменно проводили политику мирного сосуществования», но это не означало соглашательства с империализмом и двурушничества. Кстати, в 60–70-х в КНР повсеместно висели огромные плакаты с тезисом Сталина (из «Экономических проблем социализма в СССР», 1952) и, конечно, его изображением: «Чтобы уничтожить войны, нужно уничтожить империализм».
КПК отвергала хрущевский тезис о необратимости построения социализма в СССР к концу 50-х. По мнению Пекина, отрицание необходимости доведения до конца социалистической революции на экономическом, политическом и идеологическом фронтах является ошибочным, не соответствует объективной действительности и идет вразрез с марксизмом-ленинизмом. Время подтвердило этот прогноз.
Письмо давало понять, что в СССР/КПСС происходит прозападное перерождение руководящих кадров, что повлечет за собой крайне серьезные последствия. Тем более в условиях хрущевской (а затем и брежневской) «концепции всенародной коммунистической партии, размывающей ее марксистский и, следовательно, классовый фундамент». Что впоследствии также подтвердилось («Фальшивые ленинцы»). Китайские товарищи настаивали на продолжении обмена мнениями относительно деятельности и роли Сталина. Но последующие письма ЦК КПСС в адрес ЦК КПК (в август 1963-го – июне 1964-го) содержали столь гнусные эпитеты, что в ответах пришлось процитировать и высказывания Хрущева 30-х – начала 50-х, восхваляющие Сталина, и его же призывы усиливать репрессии против врагов народа, партии и государства. Опровержений этого, естественно, не последовало.
Позиция Пекина основывалась на известных оценках Мао Цзэдуном личности и деятельности Сталина, которые глава КПК высказывал вплоть до кончины в 1976 году. Коротко суммируем их: «Великого Сталина в Москве ошельмовали и отбросили, как меч. А теперь из-за рубежа бьют СССР и коммунистическое движение обратной стороной этого меча и добьют. С подачи хрущевцев и их последышей... Вы, товарищ Хрущев, прежде никогда не возражавший Сталину, теперь под ширмой борьбы с пресловутым «культом личности» глумитесь не только над его деятельностью, но даже над его физическим обликом... Начав со Сталина, хрущевцы довершат дело разрушением СССР и КПСС...»
Характерно и такое: «У нас под боком спят люди типа Хрущева. Пора их разбудить, чтобы не произошло так, как в СССР и КПСС вскоре после Сталина... Сталин был выдающийся марксист, очень авторитетный руководитель, обладавший энциклопедическими знаниями. Но он не дал ясных указаний о своем преемнике. В итоге власть получил перевертыш-Хрущев: его правление не будет долгим, но последствия будут сказываться десятилетиями».
Руководство КНР и Албании требовало в 1960–1961 годах передачи им саркофага со Сталиным. Ибо были подозрения, что в Мавзолее – не Сталин, Хрущев в июне 1960-го публично пообещал Пекину и Тиране отправить «сей гроб в специальном вагоне». Но вскоре одумался, быстро перезахоронив тело («Прелюдия к похоронам Советского Союза»).
Все эти подробности важны для объективного понимания отношения Пекина к Сталину и политике его «последователей». Китайская позиция по этим вопросам не меняется. А 1991 год подтвердил обоснованность того, о чем Пекин предупреждал Москву 55 лет назад и ранее.